В этом году команда Политехнического музея в четвёртый раз провела фестиваль науки «Политех» — он получился по-настоящему громким. Мы попросили Александру Хазину, куратора фестиваля, рассказать, как организовать такое масштабное культурное событие и почему заниматься наукой скоро станет модно.
— Фестиваль «Политех» проходит в мае, но его планирование и подготовка занимает без малого год. Сначала мы обсуждаем фестиваль небольшой группой из четырёх-пяти человек — это основной кураторский костяк фестиваля, плюс директор Иван Боганцев — и определяем тему, которую впоследствии предъявляем более широкому составу команды. Конечно, с августа по март виртуальный проект фестиваля проживает отдельную жизнь в наших головах — некоторые идеи отпадают, некоторые модифицируются или переносятся на следующий год. Таким образом определяется пул ключевых проектов. Примерно с ноября-декабря планирование фестиваля входит в активную фазу, а к началу марта программа уже готова — если к ней что-то и добавляется, то только небольшие локальные проекты, не требующие гигантских бюджетов и бюрократической возни с визами.

 

В этот раз фестиваль впервые прошёл именно так, как мы того всегда хотели — четыре года опыта наконец-то привели нас к идеальной комбинации. Я помню, как мы запускали фестиваль в 2014 году: его делала команда, которая никогда не собирала мероприятия подобного масштаба (включая меня — я тогда только переехала в Москву из Петербурга и шарахалась от масштабов и обилия советской символики ВДНХ). И вдруг у нас получился огромный и классный праздник, буквально на ровном месте. В 2014 году были потрясающие хедлайнеры: мы привезли в Россию выставку Тео Янсена (нидерландский художник, известный на весь мир своими скульптурами, напоминающими скелеты фантастических животных — Прим. ред.) и оперу физика Брайана Грина «Икар на краю времени». Тем не менее о гомогенности и слаженности говорить тогда не приходилось (я имею в виду внешний вид фестиваля, его пиар, соотношение дневной и вечерней программ).

Каждому фестивалю предшествуют несколько дней монтажа, плавно переходящих в ночь. Помню, на первом фестивале я делала проект со световыми проекциями, и накануне, когда мы тестировали свет и нас заперли на ВДНХ, я в три часа ночи в платье перелезала через свежеокрашенные ворота главного входа. В прошлом году я делала проект, который собирали 30 человек за две недели до фестиваля — к самому фестивалю я уже была похожа на зомби, так как на протяжении двух недель спала не больше двух—трёх часов.

— Помню как сейчас: ливень, два часа ночи, промокшие до нитки, мы пытаемся перемонтировать зону под крышей, чтобы она хоть немного работала. Во мне две стопки водки, чтобы согреться, и две чашки кофе, чтобы хоть как-то функционировать. Я стою в фойе выставки «Россия делает сама» на ВДНХ, с десятью французами, которые приклеивают скотч к полу, и молча рыдаю от ощущения, что сейчас умру.
Это было настолько физически тяжело, что с тех пор я слежу за своим расписанием — стараюсь не доводить себя и спать не меньше пяти часов. В этом году, например, весь фестиваль я носила с собой коробочки с едой и бутылки с йогуртом и ставила будильник, чтобы не забывать есть и пить.

 

В октябре 2016-го в рамках «Международного фестиваля кино о науке и технологиях 360» мы сделали вместе с Beat Films совершенно потрясающий проект, который я задумывала уже давно. Проект был приурочен к показу фильма «Жуки» Андреаса Йонсена: фильм целиком посвящён Nordic Food Lab — экспериментальной лаборатории при знаменитом датском ресторане NOMA, который специализируется на поиске новых вкусов. В фильме герои ездят по разным странам и изучают различные традиции приготовления, разведения и употребления в пищу насекомых. На фестиваль мы пригласили режиссёра и героя этого фильма — мексиканского шефа Хосе Карлоса Редона, который приехал в Москву с чемоданом личинок и сушёных червяков и провёл дегустацию и показ фильма на Даниловском рынке, а также приготовил обед из насекомых для ресторана Delicatessen. Для меня это был совершенно потрясающий опыт, так как мы сделали формат, который вообще сложно себе представить в научном музее, он был интересен даже тем, кто в сам музей никогда бы и не пришёл.

За четыре года фестиваль сильно изменился. Если первый год был больше ориентирован на семейную аудиторию, то потом мы старались сбалансировать расписание, добавив молодёжную вечернюю программу. В 2017 году впервые провели открытый open call, в результате получили более 60 заявок с проектами для фестиваля. Я очень надеюсь, что эта практика останется и в будущем: в этом году один из ярчайших проектов фестиваля — «Тренажёр для развития маховых мышц крыла» МишМаш — появился именно благодаря открытому конкурсу.

 

Мне не нравится говорить об иностранных коллегах и партнёрах в категории «нагнать и перегнать» — мы работаем в совершенно другом социокультурном контексте, с другим отношением к науке и научному знанию. В первый год мы делали совместный проект с нью-йоркским World Science Festival, который был и остаётся для нас «старшим братом». Другая важная реперная точка — это Ars Electronica из Линца, центр технологического искусства, который ежегодно проводит важнейший в этой области фестиваль и присуждает премию Prix Ars Electronica, настоящий «Оскар» в области digital arts. Центр существует с 1979 года, а премия присуждается с 1987-го — это старейший и важнейший рубеж для всех художников, которые занимаются технологическим, биологическим, диджитал и прочими гибридными формами искусства. Каждый год мы так или иначе стараемся быть в курсе того, что проходит в Линце, и многие наши проекты приезжают прямиком оттуда.

 

Тем не менее никогда не знаешь, где наткнёшься на подходящий и интересный проект. С одной стороны, нам интересны масштабные образовательные фестивали для очень широкой публики, такие как Эдинбургский фестиваль науки, ежемесячные фестивали Lates в Лондонском Science Museum. Но иногда удачные проекты (или идеи для них) можно найти и на типологически иных мероприятиях: например, многие музыкальные фестивали, такие как Sonar, MUTEK, Scopitone или даже оплакиваемый всеми OUTLINE, сейчас имеют отдельные арт- и техпрограммы, а идеи и шоукейсы можно увидеть и на фестивалях-конференциях типа Transmediale или RESONATE. С другой стороны, для того чтобы придумывать проекты, нужно не столько смотреть на другие фестивали, сколько развивать зрачок: иногда идеи рождаются за утренним кофе, пока прокручиваешь сайт thisiscolossal.com, набираешь мудборд на Pinterest, или во время отпуска, когда натыкаешься на классный маленький музей или фестиваль.

Да, конечно, бывали и ошибки, причём довольные серьёзные: на третьем фестивале «Политех», несмотря на высокую проходимость, одна из моих зон ломалась каждые пять минут. С другой стороны, какие-то проекты «выстреливают» совершенно неожиданным образом: в 2015 году мы привезли питерский театр АХЕ со спектаклем, который в Москве уже показывали, но это был какой-то совершенно удивительный успех, люди сидели на холоде и смотрели спектакль до часу ночи. Похожая история была и в этом году с 23-летней девочкой-вундеркиндом Сабриной Пастерски, которая учится в аспирантуре в Гарварде. Она приехала выступить с лекцией на фестивале, и на её выступление пришла огромная толпа молодёжи, которая фотографировалась с ней и брала автографы. Для меня это было настоящим открытием. Иногда проекты получаются гораздо круче, чем ты думаешь — так в этом году получилось и с гигантским куполом из пластиковых пакетов Museo Aero Solar. Мы также реализовали проект Томаса Сарацено — он превратился в настоящую чилл-аут зону, где играл трек EIMIC, записанный специально для фестиваля, и можно было просто лежать и медитировать.
Нам невероятно повезло с коллегами, которые принимают на себя весь бюрократический удар. Например, наша незаменимая Вера (человек, у которого есть татуировка в виде логотипа «Политеха») фактически держит в своих руках огромную часть бумажной волокиты. Так что для меня основную сложность в работе представляет не столько бюрократия, сколько сам путь от идеи до её воплощения. Кристо, знаменитейший художник, выстроивший на две недели гигантский плавучий пирс на озере в Италии, в каком-то интервью сказал, что самое сложное в его работе — это согласование с чиновниками. Каждый год я сталкиваюсь с негибкостью людей и законодательства, самые простые идеи встречают на своём пути юридические сложности, на которые тратится огромное количество времени и сил — как растаможить ящик жидкости для мыльных пузырей? как поднять корпус автомобиля на ножничном подъёмнике? как сделать так, чтобы во время уличного спектакля актёры могли жечь солому? К сожалению, очень сложно найти общий язык с коллегами из других областей: и если внутри музея коммуникация как-то выстраивается, то когда мы выходим во внешний мир, это бывает крайне сложно.
У фестиваля нет прямой цели увеличить продажи курсов музея, но есть более глобальная задача — повысить узнаваемость бренда самого Политехнического музея. И здесь, конечно, мы достигли значительных результатов. В этом году различные элементы наших программ были интегрированы в фестиваль — свой проект был и у «Университета детей», и у «Научных лабораторий», и у детского лагеря «Политех».

 

Мне кажется, что в некоторой степени «модность» науки — это необратимый процесс. Мы живём в эпоху такого технологического бума и такой скорости распространения информации, что любые научные свершения сразу становятся новостью общественного масштаба — нужен лишь один клик мышью, чтобы узнать о какой-нибудь новой идее Илона Маска. Но бытовой интерес к науке невозможен без существования реальной науки и индустрии. Поэтому в российском контексте этот глобальный рост любознательности замедляется, проходит через «кривое зеркало», отсутствие успешных индустрий, низкий статус роли учёного, плохое финансирование вузов, коррумпированность и негибкость системы образования, а также странные законы вроде запрета ГМО.

 

В этом смысле мы решаем довольно сложную задачу, так как апеллируем к зрителю, для которого словосочетание «научный фестиваль» априори звучит скучно. Мы заходим с другой стороны — стараемся сформировать для каждого незабываемое переживание, которое заставит его задаться вопросами: а что это, как это сделано, почему это так. Миссия фестиваля — пробудить в людях критическое мышление и любознательность. В некотором смысле мы воссоздаём модель взаимодействия учёного с окружающим миром — учёный не воспринимает мир как данность, а спрашивает: почему это так? Мы хотим, чтобы зритель на фестивале был так сильно удивлён и поражён, чтобы ему тоже стало интересно узнать, почему это так.

 

В этом году на фестивале побывали 200 000 человек — рекордное число за четыре года. В этом смысле можно сказать, что мы уже стали масштабным городским событием, и, надеюсь, продолжим существовать в таком качестве.