В этот раз фестиваль впервые прошёл именно так, как мы того всегда хотели — четыре года опыта наконец-то привели нас к идеальной комбинации. Я помню, как мы запускали фестиваль в 2014 году: его делала команда, которая никогда не собирала мероприятия подобного масштаба (включая меня — я тогда только переехала в Москву из Петербурга и шарахалась от масштабов и обилия советской символики ВДНХ). И вдруг у нас получился огромный и классный праздник, буквально на ровном месте. В 2014 году были потрясающие хедлайнеры: мы привезли в Россию выставку Тео Янсена (нидерландский художник, известный на весь мир своими скульптурами, напоминающими скелеты фантастических животных — Прим. ред.) и оперу физика Брайана Грина «Икар на краю времени». Тем не менее о гомогенности и слаженности говорить тогда не приходилось (я имею в виду внешний вид фестиваля, его пиар, соотношение дневной и вечерней программ).
В октябре 2016-го в рамках «Международного фестиваля кино о науке и технологиях 360» мы сделали вместе с Beat Films совершенно потрясающий проект, который я задумывала уже давно. Проект был приурочен к показу фильма «Жуки» Андреаса Йонсена: фильм целиком посвящён Nordic Food Lab — экспериментальной лаборатории при знаменитом датском ресторане NOMA, который специализируется на поиске новых вкусов. В фильме герои ездят по разным странам и изучают различные традиции приготовления, разведения и употребления в пищу насекомых. На фестиваль мы пригласили режиссёра и героя этого фильма — мексиканского шефа Хосе Карлоса Редона, который приехал в Москву с чемоданом личинок и сушёных червяков и провёл дегустацию и показ фильма на Даниловском рынке, а также приготовил обед из насекомых для ресторана Delicatessen. Для меня это был совершенно потрясающий опыт, так как мы сделали формат, который вообще сложно себе представить в научном музее, он был интересен даже тем, кто в сам музей никогда бы и не пришёл.
Мне не нравится говорить об иностранных коллегах и партнёрах в категории «нагнать и перегнать» — мы работаем в совершенно другом социокультурном контексте, с другим отношением к науке и научному знанию. В первый год мы делали совместный проект с нью-йоркским World Science Festival, который был и остаётся для нас «старшим братом». Другая важная реперная точка — это Ars Electronica из Линца, центр технологического искусства, который ежегодно проводит важнейший в этой области фестиваль и присуждает премию Prix Ars Electronica, настоящий «Оскар» в области digital arts. Центр существует с 1979 года, а премия присуждается с 1987-го — это старейший и важнейший рубеж для всех художников, которые занимаются технологическим, биологическим, диджитал и прочими гибридными формами искусства. Каждый год мы так или иначе стараемся быть в курсе того, что проходит в Линце, и многие наши проекты приезжают прямиком оттуда.
Тем не менее никогда не знаешь, где наткнёшься на подходящий и интересный проект. С одной стороны, нам интересны масштабные образовательные фестивали для очень широкой публики, такие как Эдинбургский фестиваль науки, ежемесячные фестивали Lates в Лондонском Science Museum. Но иногда удачные проекты (или идеи для них) можно найти и на типологически иных мероприятиях: например, многие музыкальные фестивали, такие как Sonar, MUTEK, Scopitone или даже оплакиваемый всеми OUTLINE, сейчас имеют отдельные арт- и техпрограммы, а идеи и шоукейсы можно увидеть и на фестивалях-конференциях типа Transmediale или RESONATE. С другой стороны, для того чтобы придумывать проекты, нужно не столько смотреть на другие фестивали, сколько развивать зрачок: иногда идеи рождаются за утренним кофе, пока прокручиваешь сайт thisiscolossal.com, набираешь мудборд на Pinterest, или во время отпуска, когда натыкаешься на классный маленький музей или фестиваль.
Мне кажется, что в некоторой степени «модность» науки — это необратимый процесс. Мы живём в эпоху такого технологического бума и такой скорости распространения информации, что любые научные свершения сразу становятся новостью общественного масштаба — нужен лишь один клик мышью, чтобы узнать о какой-нибудь новой идее Илона Маска. Но бытовой интерес к науке невозможен без существования реальной науки и индустрии. Поэтому в российском контексте этот глобальный рост любознательности замедляется, проходит через «кривое зеркало», отсутствие успешных индустрий, низкий статус роли учёного, плохое финансирование вузов, коррумпированность и негибкость системы образования, а также странные законы вроде запрета ГМО.
В этом смысле мы решаем довольно сложную задачу, так как апеллируем к зрителю, для которого словосочетание «научный фестиваль» априори звучит скучно. Мы заходим с другой стороны — стараемся сформировать для каждого незабываемое переживание, которое заставит его задаться вопросами: а что это, как это сделано, почему это так. Миссия фестиваля — пробудить в людях критическое мышление и любознательность. В некотором смысле мы воссоздаём модель взаимодействия учёного с окружающим миром — учёный не воспринимает мир как данность, а спрашивает: почему это так? Мы хотим, чтобы зритель на фестивале был так сильно удивлён и поражён, чтобы ему тоже стало интересно узнать, почему это так.
В этом году на фестивале побывали 200 000 человек — рекордное число за четыре года. В этом смысле можно сказать, что мы уже стали масштабным городским событием, и, надеюсь, продолжим существовать в таком качестве.