Екатерина Романовская (она же Катя Кермлин), бывший автор «Перзидента Роисси» и сооснователь проекта Nimb, написала для нас очень важный текст о том, как изменилась её жизнь после нападения. О том, как она заново училась ходить и доверять людям. О том, как мы можем защитить тех, кто нам дорог.

Неделю назад Екатерина Романовская запустила на Kickstarter кампанию по сбору средств на проект Nimb. Речь идёт о кольце, которое позволяет моментально сообщить всем близким и друзьям о том, что его обладатель находится в опасности. Анонсируя запуск проекта, Екатерина разместила в своём фейсбуке откровенный пост о нападении, которое она пережила 16 лет назад. Неизвестный мужчина нанёс ей девять ножевых ранений. От смерти Екатерину спас сосед, который услышал крик о помощи и вызвал «скорую». 

Реабилитация

— Я могу сейчас, конечно, что угодно говорить, но мы ещё очень мало знаем о том, как работает наше тело и как устроена голова. Мне очень повезло несколько раз: с врачами, с друзьями, с родными, с соседями по палате — но и сама я сильно старалась. Потому что какие ещё варианты остаются, раз уж такое произошло? Отмотать время назад и посидеть дома в этот день? Пришлось что-то делать, начинать с простого — сперва садиться на кровати (сесть, когда у тебя вместо пресса логотип Reebok из швов, довольно сложно), потом делать шаг, потом ещё один, потом выходить на прогулку. Первое время ничего не давалось. Будете смеяться, но я даже разучилась читать — смотрела на кирпич текста и не могла понять, на каком языке это написано. Мне сестра читала вслух «Незнайку на Луне» — другие произведения каждый раз провоцировали воспоминания, и я начинала плакать, отвернувшись к стене.

 

Физическое восстановление происходило волнообразно. То вдруг на пару дней становилось резко лучше — вся больница начинала радоваться, врачи на обходе шутили, как только они умеют, а у меня начиналась эйфория. То ни с того ни с сего резкое ухудшение, мрачные прогнозы — и мама снова бледная, как простыня, и врачи молча щупают и выходят. Но я упорно рвалась сидеть, ходить, хоть как-то двигаться. Это не всегда приветствовалось — пару раз меня привязывали, чтобы я в своём мобильном порыве не подвергала риску работу хирургов. «Мы её неделю шьём, а она сейчас попрётся бродить и грохнется, и вся работа насмарку». Любопытство спасало: а что если я сейчас ногу вытяну, очень больно будет? А если стопу так повернуть? А если я постою, я сразу умру или ничего?

У меня в боку была дырка, в которую был выведен обрывок тонкой кишки, пришитый смешными стежками к коже. Это было самое нелепое неудобство, но потом мне привезли немецкую систему с пластиковыми незаметными мешочками. Я так ходила почти пять месяцев, даже позже с этой стомой (отверстие кишки, сформированное хирургическим путём. — Прим. ред.) на работу ездила на двух трамваях. С какого-то момента начался очень сильный прогресс в физическом восстановлении. От меня, правда, зеркала попрятали, и я понимаю почему: увидела себя в лифте впервые после нападения через 12 дней — я выглядела как узник концлагеря с накладными ногтями (не говорите ничего, провинция, 2000 год). Я даже заплакать не решилась. Это было настолько чудовищно — я просто не сумела соотнести с собой этот облезлый сгорбленный скелет.

 

Мне снились сны, что парень, напавший на меня, находит меня и выбрасывает с кровати в больничное окно. Я не могла выносить прямые взгляды незнакомых людей. Я падала в обморок от страха, если кто-то стоял за спиной. Очередь на процедуры превращалась в фильм ужасов. Я прижималась спиной к стене и двигалась вдоль неё. Спасалась любовью семьи и «Незнайкой» вслух. Приходили оперативники и следователи, задавали вопросы, каждый раз возвращая меня в то красное пятно в подъезде. «А вдруг он тебя найдёт?» — спросила один раз медсестра на перевязке. Я не спала пару дней.

 

На двадцать какой-то день меня отпустили домой. Никакая одежда из прошлой жизни не справилась с задачей — я ехала чуть ли не в простыню завёрнутая. Первые дни дома были адом: ни тебе медсестёр, ничего. Очень жалела себя, ныла и куксилась, а потом увидела, как тяжело маме и сестре с отцом, и решила, что надо самой себя обслуживать, иначе не выдержать никому. Дней через десять  я зачем-то накрасилась и вышла во двор. Потом не могла зайти назад часа два — одна боялась. Так и сидела на лавке перед домом. Потом с соседями вернулась. Не знаю, как я восстановилась. Много очень было вокруг меня помощи, заботы и любви. И всегда мысль о том, что вот как же трудно, и больно, и невыносимо, другое дело — в гробу лежать могла бы сейчас без забот.

Мир после нападения стал для меня в два раза интереснее. Потом в три, потом в пять. Приоритеты выстроились совсем в другом порядке. Я стала более раскованной, меньше тяготилась бытием, меньше тревожилась о будущем, потому что ну отругают на работе, ужас, правда? Что может быть хуже в жизни, чем косой взгляд начальника? Но этот горизонт безоблачным не был. Рассмеялась я искренне первый раз примерно через полгода. Но на всё с тех пор я смотрела через надпись: «ничего этого могло не быть». Я до сих пор ем так, что меня можно в рекламе еды снимать, захожу в море с блаженной улыбкой до затылка, красивое платье радует как шестилетку. Психологическую травму удалось купировать довольно быстро, но я занималась с одним из лучших специалистов по посттравматическому синдрому. Он параллельно со мной лечил солдат из горячих точек. Очень талантливый дядька — за шесть сеансов сделал из нервного узла нормального человека. Психика всё равно иногда выкидывала странные протуберанцы: нападавший был выходцем с Кавказа, и я в какой-то момент словила ксенофобии — чувствовала напряжение и недоверие к определённого склада людям, накатывал страх, могла на другую сторону улицы перейти, если прохожий был сильно похож на нападавшего. Я даже колонку написала, где честно призналась, что чувствую страх и недоверие и ничего не могу с этим поделать. Кстати, после того текста стало понятно, что это глупо, и страх отступил, меня отпустило. Отношение к случившемуся эволюционировало всё время, и процесс продолжается. Вот я вам сейчас рассказываю — и чувствую какие-то новые грани, что-то понимаю лучше, узнаю себя, меняю настройки.

 

Тренировки — моя ежедневная рутина. Я не называю это спортом, мне просто нужно определённое количество движений в сутки, иначе я чувствую себя заросшей паутиной. Я много езжу и живу по два—три месяца в разных местах, поэтому занимаюсь дома функциональным тренингом по приложению или практикую йогу. До нападения я регулярно ходила в зал, это сыграло позитивную роль: тренированное сердце выдержало высокие нагрузки после кровопотери, когда ЧСС било под 200 ударов в минуту. Раньше меня больше интересовало, как тренировки скажутся на внешности, сейчас в фокусе самочувствие, которое тоже хорошо сказывается на внешности. У меня слабый иммунитет (всегда был, а после нападения пришёл почти в полную негодность), я часто болею — из-за этого возникают перерывы в тренировках. Приходится втягиваться в режим снова, но у меня очень мощный стимул, я где угодно найду коврик и буду заниматься. Потому что это не тяжкая необходимость, а дикий кайф.

Тревожная кнопка

Идея проекта Nimb родилась не у меня — систему придумали Леонид Берещанский и Никита Маршанский. К моменту нашего знакомства они уже два года занимались разработкой прототипа кольца и приложения. Мы встретились в марте 2014 года за дружеским ужином. Через неделю парни сделали мне предложение, надев на руку кольцо. Я сказала да и стала сооснователем проекта. Мне очень хочется поучаствовать в создании платформы для взаимодействия людей, чтобы прийти на помощь тем, кто в беде. И посмотрите на кольцо — оно красивое, я ношу его с удовольствием, как украшение. Есть и другие устройства с тревожной кнопкой, вон и Apple в часы встроил, но кольцо — единственный форм-фактор, позволяющий послать сигнал тревоги одной рукой, даже если её кто-то схватил. Попробуйте нажать кнопку на часах, если злоумышленник держит вас за обе руки. Разве что попросить: «Siri, вызови мне 911».
Послать сигнал тревоги с Nimb просто: на внешнем радиусе находится кнопка, её нужно нажать и подержать три секунды. Сообщение с вашими координатами уйдёт всем, кого вы внесли в круги безопасности. Можно настроить приложение таким образом, что сигнал получат не только ваши знакомые, но и неравнодушные люди, оказавшиеся поблизости, или члены сообщества, которое вы указали в тегах. Получатели сигнала координируют свои действия в карточке тревоги: они видят друг друга на карте, переписываются в чате и предпринимают все меры для помощи вам. Кольцо рассчитано на всех, кто хочет чувствовать себя увереннее в непростых обстоятельствах. Женщины и мужчины, пожилые люди, которые часто просто не могут сделать звонок, если их врасплох застают проблемы со здоровьем. Обеспокоенные родители и беспокойные подростки, которые всё время норовят ввязаться в какую-то историю. Спортсмены-экстремалы. Предприниматели, таскающие дорогостоящее оборудование. Бесконечный список, как титры звёздных войн.

 

Nimb — это не средство самообороны, это инструмент оповещения и кооперации, это связывающий сообщество элемент. Но само наличие кольца на руке у человека заставит злонамеренных граждан десять раз подумать, причинять ли вред его владельцу. Мы рассчитываем, что кольцо со временем будет работать как надпись «Сигнализация» или «Злая собака». Чтобы стало понятно, что к нашему пользователю лучше не лезть, он под защитой родных, друзей и сообщества — и у этого сообщества достаточно ресурсов, чтобы не дать в обиду своего товарища.

 

Часто мы ничего не можем сделать со злой волей, направленной против нас. Но это не значит, что несчастье способно управлять нашей жизнью и диктовать её дальнейший ход. Момент столкновения со злом тяжёлый и страшный, но после него жизнь может быть удивительно счастливой. Сделать мир безопаснее — это щекочущая амбиции задача, но если вы спросите меня, зачем я ввязалась в рисковую историю, у меня есть чёткий ответ: во-первых, это красиво!