Тот факт, что дети копируют своих родителей, не вызывает ровным счётом никаких сомнений. Конечно, ведь родители — это пример для подражания. Но как быть с не совсем здоровыми родительскими привычками? В этом материале Блэйк Салливан рассказывает о своей матери — о том, как диагноз мамы (ожирение) повлиял на дочь.
— Надеюсь, когда мне будет столько же лет, сколько и ей, я тоже буду играть в теннис, — говорит мама, восхищённо глядя на мою суперактивную бабушку (ей, на секундочку, 94). Я, конечно, киваю в ответ, хотя уже точно знаю: мама не будет играть в теннис — ни в 94 года, ни в любой другой период жизни.

Мой маме недавно исполнилось 50. Моя мама страдает от ожирения. Её борьба с собственным весом началась задолго до того, как я появилась на свет. На её счету уже четыре операции, а её суставы постепенно отказывают — они не выдерживают нагрузки. Каждый раз, когда я приезжаю домой, чтобы навестить маму, она выглядит ещё более грузной и ещё более медлительной. С каждым разом ей всё труднее подниматься по лестнице. Ей трудно долго стоять на ногах. Велосипед в углу покрывает толстый слой пыли. Мне страшно. Я не знаю, что делать.

Я пробежала три полных марафона, каждый свой день начинаю с кроссфита и готовлю исключительно полезные блюда (из исключительно полезных продуктов). Мои друзья говорят, что я самый спортивный человек из всех спортивных людей, которых они знают. Да, мне искренне нравится всё, чем наполнена моя жизнь, но я совру, если скажу, что мой главный стимул не сбавлять обороты — это любовь к спорту. Увы, это не так. Я очень люблю спорт, но всё-таки страх растолстеть сильнее меня. Если я не сделаю здоровье своим приоритетом, в конечном счёте имею все шансы стать такой же, как моя мать.

Как ни странно, любовь к здоровой пище и к физическим нагрузкам передалась мне по наследству. От мамы. Большую часть своей жизни она проработала в фитнес-клубе — была ведущей групповых программ и персональным тренером. Помню, когда я была маленькой, мы с мамой делали какие-то упражнения из аэробики прямо на кухне и громко смеялись. Кстати, мои родители тоже познакомились благодаря спорту — в походе. А потом вместе пробежали марафон. Наши семейные каникулы выглядели так: кемпинг, хайкинг и спортивные игры. Хотя сейчас, вспоминая то время, я понимаю: чаще всего мы с папой были теми, кто участвовал, а мама — той, что стояла на противоположном берегу и болела за нас.

Процесс восстановления после операций идёт очень медленно. Он длится уже несколько лет. Мама постепенно возвращается к тому, что некогда было для неё естественным. Плавание, долгие прогулки и приготовление вкусных обедов из продуктов, купленных на местном фермерском рынке. Но всякий раз, когда она начинает говорить о своём желании продолжить заниматься йогой или возобновить велопрогулки, мне становится грустно. Я вижу огромную пропасть между её мечтами и реальностью, в которой ей сложно подняться на второй этаж. Цифры на весах бетонной стеной отделяют её от всего, что она так любит. Я отлично помню это чувство, когда мы всей семьёй приехали на каникулы в Нью-Йорк и были вынуждены отказаться от экскурсий и сократить продолжительность пеших прогулок, так как маме было сложно долго стоять на ногах. Я, конечно, всё понимала, но почему-то было очень обидно.

Я никогда не говорила маме о своих переживаниях и опасениях. Все наши разговоры о еде, весе и здоровье были и остаются довольно туманными. На первый взгляд кажется, что она живёт в тотальном отрицании, но это не так. В какое-то время я осознала, что она мечтает о выздоровлении так же (если не больше), как и я. Зачем же мне тогда подливать масла в огонь и делать ей ещё больнее? Незачем. Поэтому я молчу.

Если бы речь шла о любом другом хроническом заболевании, наверное, можно было бы говорить о проблеме более открыто и откровенно. Да, разговаривать о раке невероятно больно и трудно, но всё же эта болезнь — в отличие от ожирения — не несёт в себе некоторых «побочных» явлений. Социальное порицание, страх, стыд, низкая самооценка, чувство вины, аутоагрессия — вот что я имею в виду. То есть ожирение — это уже не просто заболевание, а нечто большее, и это большее порой не даёт человеку признать, что он на самом деле нуждается в квалифицированной помощи.

Мы с мамой разговариваем полунамёками — ходим вокруг да около главной темы и боимся сделать один неверный шаг. Такое вот минное поле. «Чувствовать себя здоровым и полным сил» — и ни слова о лишнем весе.
Спорт стал очень важной частью моей жизни. Во многом именно он определяет мой образ жизни и мой образ мысли. Тем не менее я не могу избавиться от мучительного чувства, что если я «сойду с дистанции», то лишний вес будет значить для меня больше, чем для других людей. Недавно, например, я узнала, что дети, чьи родители страдали или страдают от ожирения, имеют гораздо больше шансов растолстеть. И я этого боюсь. Боюсь, потому что своими глазами вижу, как это может изменить жизнь и ограничить возможности.
Да, возможно, всё, что я пишу, кажется каким-то невероятным эгоизмом с моей стороны. Это же не я мучаюсь и не я борюсь с собой. Это же не я таскаю на себе десятки лишних килограммов каждый день. Это же не я пытаюсь восстановить контроль над собственным телом. Это же не мои суставы выходят из строя.

Так почему же именно я всё это пишу? Почему именно я жалуюсь?

В конце концов, я не злюсь на маму. Избыточный вес не помешал ей стать прекрасной матерью и примером для подражания. Я её очень люблю, и моя любовь никак не коррелируется с цифрами на весах. Когда я была ребёнком, я всегда говорила, что не хочу, чтобы она худела. Конечно, ведь в её объятиях мне было так тепло. И именно потому, что я так близка с ней, я на себе испытываю ту боль, которую она переживает день от дня. Ей стыдно за себя. Она злится на себя. Она чувствует себя беспомощной.

Спустя годы я поняла: лучшее, что я могу сделать для своей мамы, это безоговорочно любить её и поддерживать.

А ещё я могу направить всю свою энергию на то, чтобы самой оставаться в форме и быть здоровой. И на то, чтобы мои дети никогда с этой проблемой не столкнулись.