Использование материалов The-Challenger.ru (Челленджер) без разрешения редакции сайта запрещено.
Всё началось в 2014 году. Я тогда только пошла на второй курс, училась на отлично, легко закрыла сессию, меня взяли работать в лабораторию на кафедре. Я жила в общежитии, вдали от родителей. В это время я начала замечать перемены в своём самочувствии, становилось всё меньше и меньше сил. Сколько бы я ни отдыхала, это не помогало: я не могла учиться, не могла работать. Тогда я сделала вывод, что я какая-то ленивая, ужасная, что это какой-то дефект личности. Я даже не предполагала, что это может быть болезнь.
Однажды я два дня не могла встать с постели. Я ела в кровати, ходила в туалет по стеночке. Тогда я поняла: что-то не так, это уже нельзя списать на характер. Я стала искать причину. Так начался мой поход по врачам.
Потом, весной, когда я была в метро, мне очень захотелось прыгнуть под поезд. Я смогла перебороть это желание и сказала себе: надо идти к психотерапевту. Пришла к специалисту по месту регистрации, мне сказали: у вас, наверное, депрессия. Назначили лечение. Спустя неделю я вернулась, потому что оно мне не помогло. Тогда мне сказали: значит, это не депрессия. Но что это — сказать не смогли.
После этого я пошла к другому врачу в психоневрологический диспансер (ПНД). Меня направили в клинику неврозов. Там мне поставили диагноз «тревожно-депрессивное расстройство». Я лежала в клинике, стала ходить к психотерапевту в ПНД.
Я почувствовала облегчение. Все мои странности получили объяснение. В то же время я расстроилась, когда узнала, что у меня БАР — его нельзя вылечить. Но потом я поняла, что даже с этими спадами и подъёмами настроения можно жить.
У меня расстройство второго типа, поэтому чаще всего у меня случаются депрессии, а не гипомании. Во время депрессии уходят силы, и они не восстанавливаются; я начинаю много спать — по одиннадцать — шестнадцать часов в сутки. Мне сложно концентрироваться, я не могу выполнять задачи. Иногда доходит до того, что я не могу читать. Какие-то простые вещи становятся невероятно сложными. После завтрака вымыть за собой посуду — подвиг.
Я мечтала получить высшее образование, но из-за диагноза мне пришлось отказаться от очного обучения и перевестись на заочную форму. Самое сложное — принять, что ты в какой-то момент объективно не можешь чего-то сделать. У меня очень много планов, целей, и каждый раз так тяжело признавать, что вот это сейчас мне не по силам, что придётся это отложить. Опять.
Родители тоже помогали, особенно с оплатой лечения. Как-то понадобилось, чтобы приехала моя мама и посидела со мной. Позже она мне призналась, что только тогда поверила, что со мной что-то не так: увидела моё состояние своими глазами. До этого она не понимала, но всё равно продолжала меня поддерживать.
Я заметила, что отношение к моему диагнозу зависит от возраста: чем люди старше, тем сложнее им это понять и принять. Когда я училась в университете, я несколько раз брала академический отпуск, и когда возвращалась, приходилось учиться с младшими ребятами. Когда те, кто младше меня на два-три года, узнавали о моих проблемах, то говорили: знаю об этом, у моей знакомой то же самое. А вот даже мои ровесники реагируют странно. Случалось и так, что многие знакомые моего возраста, узнав о диагнозе, переставали со мной общаться.
С людьми старшего возраста совсем тяжело. Есть те, кто готовы тебя выслушать. А есть те, кто сразу уходит в глухое отрицание и стремится прекратить общение.
Мне помогает то, что когда я плохо себя чувствую, я не стесняюсь просить помощи. Мне понравилась фраза из одной статьи про ACT-терапию (Acceptance Commitment Therapy, терапия принятия и
ответственности. — Прим. ред.): «Не пытайся изменить то, как ты себя чувствуешь. Не пытайся заставить чувствовать себя лучше. Работай независимо от того, как ты себя чувствуешь».
После того как мне подобрали лечение, проблема концентрации стала неактуальной. Я всё ещё чувствую себя усталой, подавленной, но я могу собраться, сконцентрироваться и начать работать.
У меня неоконченное высшее образование, работаю программистом. Мой врач одобряет то, что я решила пойти на работу. На собеседовании я не говорила о своём диагнозе, я считаю, что работодателя должно интересовать только то, смогу ли я работать. А я смогу. Я очень хочу дальше продвигаться в своей работе, материально себя обеспечивать, решать задачи и узнавать что-то новое.
