Мария Шорец — обладательница лучшего результата на «половинке» в триатлоне в России и участница Олимпийских игр в Рио. Она занималась спортом с детства, вышла на пик своей формы в 2016-м, а чуть больше чем через год ей поставили диагноз: острый лейкоз. Что помогло Марии Шорец не сдаться и как она возвращалась к тренировкам после болезни? Читайте в этом материале The Challenger.

О спорте

— Я начала заниматься спортом в детстве. Когда мне было семь, родители отдали меня в плавательную школу в Санкт-Петербурге. В тринадцать я выполнила норматив кандидата в мастера спорта. Но было понятно, что большого прогресса в плавании у меня дальше не будет — я была невысокой. Раньше моя мама занималась и плаванием, и морским многоборьем, и полиатлоном, и стрельбой, и немного триатлоном, поэтому она была знакома со многими тренерами, и эти тренеры начали предлагать ей отдать меня в триатлон. Сначала я сопротивлялась. Я любила плавать, мне было страшно переходить в другой вид спорта. Но тренеры по триатлону были очень настойчивы и смогли убедить маму. Так летом 2004-го я пошла в училище Олимпийского резерва. Да, триатлон не был моим выбором. Но мне было всего четырнадцать. 

Триатлон мне понравился не сразу. На первом старте я настолько вымоталась на велоэтапе, что забыла снять шлем и побежала в нём. Естественно, пришлось возвращаться в «транзитку» (зона между этапами, где спортсмены меняют плавательную экипировку на велосипедную и велосипедную на беговую. — Прим. ред.), снимать его и бежать два километра с большим отставанием. Эти километры показались мне нескончаемыми. 

Затем меня затянул процесс. Я очень любила тренироваться, мне понравилось кататься на велосипеде — это до сих пор мой любимый вид из триатлона. У нас была сильная группа, все друг друга поддерживали. В 2007 году я впервые участвовала в международном старте по триатлону — в первенстве Европы в эстафетной команде. Не могу сказать, что старт прошёл идеально, но вскоре после него меня взяли в сборную России.

О мечтах и рекордах

Моей самой смелой мечтой было отобраться на Олимпиаду. А ещё я всегда хотела быть в двадцатке на мировой серии (чемпионат мира. — Прим. ред.). 

— Когда находишься в тренировочном процессе, хорошо представляешь, какой у тебя предел. Это довольно прагматично, но я понимала, что выше 10-го места на этапе мировой серии не заберусь, как бы ни готовилась, что бы ни делала. Да, всегда можно надеяться на чудо и удачу, но чисто физически я бы не смогла бороться за более высокое место. 
Последний отборочный старт перед Олимпиадой 2016 года я провалила и вылетела из олимпийского симулятора (онлайн-рейтинг, по которому отбираются спортсмены для участия в играх. — Прим. ред.). То есть не отобралась. Для меня это был конец света. Всё, к чему я шла, разрушилось. Мой тренер (Игорь Сысоев. — Прим. ред.) тоже был очень расстроен. Но мы вышли из этой ситуации и стали готовиться к следующим стартам.

А потом в федерации триатлона начали публиковать списки спортсменов, которые поедут на Олимпиаду. Несколько стран, у которых было по три женские квоты, отказались везти третью девушку, а Россия получила дополнительное место — и я как раз была следующей по рейтингу. Так я и попала на Олимпиаду. Когда я это узнала, ощутила эмоциональный подъём. 

В Рио я заняла 25-е место, и это соответствовало моему уровню подготовки. В то время я не могла выступить лучше. 

Через месяц после Олимпиады я участвовала в чемпионате мира по триатлону. Он проходил в Мексике, на острове Козумель. Это очень красивое место, там высокая влажность, очень жарко — условия не самые благоприятные для рекордов. Но мы с тренером сделали настолько хороший подготовительный блок к Олимпиаде, что к чемпионату мира я подошла на пике своей формы. Я заняла 9-е место. Я не верила, что могу настолько хорошо выступить, не верила, что это произошло. Может быть, звучит не круто — ну что такое 9-е место? Но пока это самое высокое достижение среди российских триатлеток. 

— На той гонке у меня очень хорошо получился бег. Я приехала во второй группе на велосипеде, и за 10 км бега (олимпийская дистанция, на которой специализировалась Мария, состояла из 1,5 км плавания, 40 км велосипеда и 10 км бега. — Прим. ред.) смогла очень сильно сократить отрыв от тех, кто был впереди.
В марте 2017 года я сделала половинку (дистанция триатлона, состоящая из 1,9 км плавания, 90 км велосипеда и 21 км 95 м бега. — Прим. ред.) на серии IronMan на Тайване, стала там третьей и установила рекорд России — пока что он не побит. Думала и о полной дистанции IronMan (3,8 км плавание, 180 км велосипед и 42 км 195 м бег. — Прим. ред.), хотела пройти её в Барселоне в конце года, но не сложилось.

О болезни

Плохо себя чувствовать я стала в 2017 году. В мае я выступала на триатлоне в Японии, в городе Йокогама. Перед этим стартом у нас был сбор в Ялте. Там очень тяжёлый рельеф, и я не успевала восстанавливаться. Видимо, тогда что-то в моём организме пошло не так, я перестала адекватно реагировать на нагрузку, очень сильно похудела. На старте в Йокогаме я выплыла почти последняя, и в итоге на велосипеде меня замкнули на круг. Такое было в первый раз в моей жизни. Тогда я поняла, что что-то идёт не так. Я это связывала с сильной потерей веса. После старта мы с тренером не общались неделю: каждый был в бешенстве и не знал, что будет дальше. 

Всё лето я промучилась с травмой ноги. В сентябре съездила на этап Суперлиги, и это был мой последний старт. Чувствовала себя неважно, у меня были симптомы бронхита, но и пропускать старт не хотела — мне очень хотелось поучаствовать в этом соревновании, понять, что это такое, к тому же дистанция была короткая. После Суперлиги началось межсезонье, когда тренировок нет, и мне вообще не хотелось двигаться — не выходить ни на пробежку, ни в зал. Я постоянно болела, у меня был не проходящий герпес, постоянный стоматит. 

Затем снова начались сборы, я стала тренироваться, но давалось мне это тяжело — физическая форма не улучшалась, ничего не получалось. Мы стали ссориться с тренером: он не понимал, что происходит — вроде бы всё делали как нужно, но топтались на месте. Меня даже отправили пораньше домой со сбора, я начала ходить по врачам, пытаясь узнать, что со мной. У меня падали показатели крови: гемоглобин, лейкоциты, тромбоциты. Гематолог сказала, что это всего лишь инфекция, я надеялась, что всё будет хорошо. В начале декабря, когда нужно было ехать на базовый сбор на Кипр, я прошла углублённое медицинское обследование. Показатели крови были совсем плохие, и меня отправили в НИИ Гематологии. Я думала: полежу тут пять дней – неделю, меня полечат от какого-нибудь вируса, и улечу. Мне сделали пункцию костного мозга. Через полтора часа я узнала, что у меня острый лейкоз и уже завтра начинается химиотерапия. У меня тут же от стресса разболелась голова. Я попросила сестру, чтобы она пришла за мной, хоть больница и была рядом с домом. И позвонила тренеру. 

Не помню, что происходило в первые две недели химиотерапии, помню только, что было очень плохо. 

— Во время курса химиотерапии ты просто лежишь в палате. Сначала думаешь: а что я тут буду делать? А потом понимаешь, что просто нет сил встать и куда-то пойти.
Через десять дней у меня выпали все волосы, ослабли мышцы, ноги стали очень худыми. Я прошла три курса химии по три недели, и между ними меня на две недели отпускали домой. Когда меня выпустили из больницы в первый раз, я на следующий же день села на станок, начала делать упражнения — очень хотелось движения. 

При моём диагнозе необходима была трансплантация костного мозга. В мае 2018 года мне предложили сделать её в Израиле. С оплатой мне помогли. Не могу раскрыть, что это была за компания, но эти люди спасли мою жизнь. 

Около четырёх месяцев после трансплантации я жила в Израиле: состояние было нестабильным, никто не давал прогнозов, приживётся ли костный мозг. Через три недели я начала ходить на прогулки, затем на пробежки, стала снова кататься на велосипеде. 

О жизни после

Когда так серьёзно заболеваешь, начинаешь жить в настоящем, ведь ты уже ничего не изменишь — как идёт, так и идёт. В какой-то период перестаёшь волноваться — на это просто не хватает эмоций. Ты принимаешь реальность и просто делаешь то, что нужно: лечишься, проходишь химиотерапию, начинаешь получать удовольствие от простых вещей. 

— Идёт переосмысление ценностей. Другие на что-то жалуются, а ты счастлив от того, что просто находишься в своей квартире, можешь в любой момент выйти из дома, выпить молока, съесть сырок — в больнице этого нельзя было делать.
Когда я вышла на улицу после месяца лежания в палате, где я видела только маму, врачей и медсестёр, у меня полились слёзы.  

Спорт я не разлюбила. Я хочу заниматься, хочу поддерживать себя в форме, но уже не как профессионал. В этом году хочу поучаствовать в веломногодневке в Канаде. Сейчас она перенесена на сентябрь. Я стараюсь кататься на велосипеде три раза в неделю, два-три раза делать силовые, занимаюсь ОФП, чтобы поддерживать мышцы. Они до сих пор плохо реагируют на нагрузки, долго восстанавливаются. Тренировки все делаю спокойно. Сердце до сих пор не восстановилось, пульс у меня очень высокий. Иногда достаточно просто сесть на велосипед, начать крутить педали практически без усилий — и пульсометр показывает 140–150 ударов в минуту. Мне много не надо, чтобы устать. 

— Меня предупредили, что после трансплантации могут измениться пищевые привычки. Так и произошло: если раньше я любила сырники, запеканки, здоровое питание, то сейчас я всё это терпеть не могу. Теперь я люблю мясо, колбасу, чипсы — моим донором был мужчина, предполагаю, что это его предпочтения.
Я сочувствую тем, кто висит на волоске от вылета из олимпийского рейтинга. Сейчас его возобновят, и будет ещё несколько месяцев отборочных стартов. У молодых улучшается форма, они наступают на пятки опытным спортсменам, и те, кто сейчас внизу рейтинга, могут из него попросту вылететь. С другой стороны, для тех, кто только набирает форму, отсрочка игр в Токио — отличный шанс попасть на Олимпиаду. Когда смотрю соревнования, на которых выступают мои ученики, близкие мне люди, друзья, я чувствую приблизительно такое же волнение, какое было у меня перед собственными стартами.